Перейти к содержимому

Наш Бог — еще только учится быть всемогущим и всеблагим Богом, и он бог не самого высокого уровня, не истинного неба. Отсюда все земные несуразности земного бытия, несогласующиеся с логикой божественной воли и высшего замысла о мире и человеке. Наш бог — становящийся Богом…
Земные небеса — небеса лишь планетного, не мирового, не вселенского уровня. Меры божественности различны, как учил гностицизм…
Подлинное совершенство и полнота благобытия — от Бога Высшего мира. Это Абсолют. Земная благодать и эмпирическая чудесность — от Демиурга, божества падшего, материально-энтропирующего мира. Это история разумной воли в Универсуме.

Бог жив только в живых, в мертвых его нет, в мертвых он сам тоже мертв. В противном случае, не было бы мертвых — беспричинно погибших и безвинно погубленных.
Покойники не являются предметом Божественного попечения и промысла, они для Него такой же шлак жизни, как и для бессознательной природы — осадок, образующийся в слепых циклах биогеохимической миграции атомов?
Если случайно гибнет невинный ребенок, который ещё не успел не только согрешить, но и воспринять свою жизнь, то зачем он вообще был явлен Богом? Для дальнейшего блаженства в Раю? Но он ещё ничего не совершил, он никакого духовного опыта не приобрел, никакой нравственной эволюции не совершил. У него нет никаких заслуг и никаких проступков, важных для божьего суда над ним. Это не распустившийся бутон цветка в эдемском саду.
Тогда для горя и скорби? Для провокации и проверки других — его родителей. Но такая практика, такое «гевристическое обучение» не только не божественно, оно даже и не человечно!
Пока человек жив, он способен веровать в бога, проектировать и проецировать его в своем сознании. Как только он умирает, проекция гаснет, бог отходит и улетучивается вместе с последним вздохом умирающего. Дальше — законы слепой природы, лишённой разума, целестремительной воли, божественного промысла...
В этом свете как то по-другому уже прочитывается христианская догма: «Бог — бог не мертвых, а живых».
Какой смысл в смерти невинного дитя? Чему она служит? Зачем бог даровал ему жизнь, если тут же ее и отобрал? Зачем выпустил существо в свет, если тут же его и прибрал назад? Не проще было бы оставить эту душу при себе на небесах, не пуская ее в бессмысленный и жестокосердный земной оборот, который становится лишь кругом явленного ада? Все это говорит о подлинной случайности, которая противоречит божественной воле, и потому есть свидетельство ее отсутствия. А значит и мертвые тем более оставлены сами себе, т. е. полному и окончательному тлену. Богу — богово, праху — прахово…
Это все равно, что замыслив написать большой роман, ограничиться указанием какого-то его названия на титульном листе, оставив все страницы пустыми — для простора воображения каждого настырного «читающего»…

Дистанция и путь от социально-исторического покаяния до деонтологического искупления человечества — подвиг восхождения от теоретической мысли к практической воле, их великий синтез в великом общем деле, в деятельной энергии преображения бытия и вселенской архитектоники сущего.

В тихое затишье ночных часов даже сквозь оголтелый урбанизм проступает красота и сила жизни, воля и призыв природы к абсолютному, мудро и эстетически являемая в преходящем, в разрозненных штрихах замысла Бога о мире и человеке.
Сквозь тернии к жизни! Великий почин вселенского бытия...

То, что нас не убивает, делает нас сильнее.
А то, что убивает — делает нас неуязвимыми, окончательно свободными от какого-либо воздействия и энтропии.
Свобода [от] собственной воли.