World Cultural Interaction / Всемирное Культурное Взаимодействие
Накапливаемый, словно вода в обветшалом трюме, опыт экзистенциальной рефлексии и самой жизни утомляет личность, образуя на ней накипь равнодушия и безучастности; прагматизм жизни беспощадно выжигает душу; пресыщенность девальвирует сущность явленного человека и эсхатологически замыливает восприятие чудесности бытия.
И всё же, благословенна Книга Жизни, на какой-то безвестной странице которой мелким шрифтом заботливо вписаны наши имена.
Да будет так!
Увы, мой Космос нынче катастрофически посыпался…
Да, конечно мириадами звезд, как это и присуще Космосу… Он как-то запредельно красиво и принципиально необратимо исказился и непостижимым образом изукрасился фееречески-вселенскими трассами падающих — теперь уже бывших — светил...
…Тоже ведь гибших реальностей!
Был Космос, но сейчас — лишь мириады звезд?! Лишь остылая россыпь осиротелых инвариантов?
Гештальт безнадежно погребён под обломками реальных ощущений и открылась бренная эмпирика в её частных проявлениях? Но так же недолжно!
Или же это просто — подло — никому не нужные падающие и, возможно, кем-то проклятые звёзды в остывающей рефлексии рухнувшей личности? Возможно, это ещё страшнее.
Если у меня есть Ангел-Хранитель, то он, скорее всего, мальчишка лет 12-13-ти, рассеянный, аутично-нетутошний, как и я нередко «бывавывал»…
С плохо отмытым лицом; с неотфокусированным взглядом, отсвечивающим и неискушенной чистотой невинности, и, одновременно, мудростью утомленного знания; с несинхронизированной рефлексией.
С глазами, бесконечно глубинеющими нездешностью, но врасплох озадаченными созерцанием сюжетов явленной действительности и потому исполненными немого вопрошания.
С приоткрытым ртом в растерянной, несозрелой, однажды забытой и уже полуистёртой улыбке, заблудившейся на неуверенно прикушенных губах, провокационно набухших каким-то непреодолимо-простейшим, извечно безответным вопросом.
С отстранённо-озадаченным видом — невероятным со-явлением любопытствующей наивности детства, сомнения искусного творца и ехидства умудрённого опыта — феноменов, благодатно застрявших между мирами должного и сущего.
Ну и, конечно же, с солнечно-вырыжинными, ни разу не причёсанными волосами. И еще — его лицо тоже в щедрых огненно-рыжих брызгах солнца.
Вот, наверное, это он и есть. Или же тот, чей призрак-явление однажды случайно распознало моё за-сознание в быстро-мимонабегающей волне бытия.
Его изначально непорочно-белые крылья, озарённые жизнерадостно-розовым золотом солнца, теперь уже трагически опалены пеплом моих легкомысленно утраченных надежд и напрасных иллюзий.
Он никогда не носит рубашки, и его живот насквозь исцарапан и чумаз от постоянных — затяжных и упорных — битв за меня: да, ему приходится пачкаться об твердь бытия земного. И это — самая надёжная твердь моего пребывания в этом — я точно знаю, уже вычислил — совершенном-совершённом (Господи, уже? А я?) мире! Желание (а и способность-то?!) сказать за это «спасибо» — уже самое преизбыточное и дерзкое исполнение самых невероятных обетований!
Да! И он, конечно же, в невозможно рыжих (а как ещё можно оптимизировать эту продырявленную пивными пробками усерённую экзистенцию?) шортах, криво-набекрень нацепленных на его бёдрах с неразношенными и почти что святыми ногами — босыми и ржавыми от налипшего, беспечно-рыжего же, песка моих несбыточных ожиданий.
А что он умеет и чем занимается? Хм… Он же — Ангел! Это знание нам недоступно…
Ибо это твердь бытия уже небесного…
Капля рефлексии в море неадекватности вызывает психологический коллапс мироздания. Атом рацио в тёмной материи т. н. здравого смысла вызывает распад всей онтологической и экзистенциальной структуры мира в сознании личности — безмятежного носителя здравого смысла.
Однажды сознание привычно погружается в краткий отдых, а воспрянув через миг, обнаруживает, что оно вдруг оказалось в ином мире, в иной реальности, в которой его мыслеобразный инструментарий уже не пригоден, не адекватен, а стереотипы восприятия, объяснения и оперирования, валидные в прежнем мире, здесь больше не работают…
Это как дальняя поездка: со знанием дела собираешься в дорогу, занимаешь своё место в самолете, совершаешь долгий перелёт в незнакомую страну. И пока ещё не вышел из салона, приземлившись, до этих пор всё — ещё привычно, всё — ещё подконтрольно. Но выйдя в город прибытия, обнаруживаешь, что оказался, отчасти, в неведомом, чужом мире… Рефлексия «проскальзывает», сознание функционирует с пробуксовкой, лихорадочно пытаясь выработать приемлемую модель представшей реальности, наработать необходимый эмпирический нарратив…