Жизнь невозмутимо движется вдоль кем-то прочерченного вектора в ткани бытия, развернутого в двумерной (т. е. плоской) и косоугольной (т. е. неортогональной) системе «пространство-время», одна из двух квази-зависимых орт в которой — обобщенное измерение пространственности. Фактически — несвободное, т. е. несамостоятельное движение вдоль линии жизни, точнее — только вперед и только по предписанной траектории… И это, по-сути, уже и вовсе линейная, т. е. одномерная экзистенция.
И вот сознание усиливается воображением (все же третье измерение?) в событийной фабуле линейно-плоской, почти обезразмеренной жизни — вне полноты проявлений реальности и автономии разумной сущности — обрести сокрытый объем ощущения истинной всемирности бытия и, через это — вселенскую полноту самого бытия.
Вечное стремление в вечном мире…
Метка: ощущение
Психоастрономия доверия
Чем сильнее и ожесточеннее обманываешься в своем доверии к ближнему, оправдывая очевидные риски и вызывая недобро-мудрые, а порой и (почему-то) радостно-злобные усмешки постигших «реальные» законы жизни,..
…тем настойчивее исповедуешь доверие, упорно проявляя его вновь и вновь в реальных отношениях — даже обнаруживая в визави циничного, культурно-закамуфлированного «ловца человечности»!
И да будет так, до скончания дней моих! Ибо это не наивное недомыслие и неумная простота, а преднамеренная открытость и добровольный шаг навстречу — в распахнутую пустоту космоса, в первичном вакууме которого рассчитываешь ощутить искомую твердь психической материи; это доверчивость, как легко считываемое приглашение в должный формат отношений личностей, способных к общению в верхнем психо-эмоциональном регистре.
Доверие — изначально рискованный психологический кредит с непредсказуемой историей. Но все же, вероятностно непромеренная надежда на счастливое обретение симметричного отклика заведомо покрывает эти риски!
Проект SETI в разверзнутой психологической вселенной…
Отчуждающее все-одинство
Иногда его сознание оказывалось во власти пронизывающего ощущения — почти осязаемо-явного видения, — что он словно оказывался на какой-то другой, очень недружелюбной планете — Марсе или Юпитере, или, скорее, даже на вовсе безвестной, страшно далекой и безнадежно затерянной в ледяной бездне чужой планете: безжизненной, абсолютно холодной и пустынной, очень-очень маленькой, как какой-то бесцельно и вольно странствующий в непознаваемых глубинах космоса бесформенный сгусток вселенской материи, или может, просто метеорит. А может именно он и был этой «самопланетой» — осколком социально-психологического универсума…
И вот, он старательно вжимается в этот блуждающий астрономический мегалит, заброшенный в пугающую бесконечность, тщетно озирается в непроглядном мраке, в адском холоде и беззвучной пустоте, в неприкрытой совершенной нагости его сущности, обнаженный всей его судьбой, съежившись испуганной душой и слабым телом — от ужаса и от того, что его вынужденная космическая обитель слишком мала, чтобы можно было на ней хотя бы распрямиться. Его сковывает мертвящий озноб — стынь космического пространства и хладнодушие безмолвного одиночества; он цепенеет от беспомощности и незащищенности… И ему по-детски страшно!..
Но еще больший ужас вызывает чувство полнейшей оторванности и растерянности: почему так получилось, что он очутился на затерянной, непоправимо одинокой планете, словно вырванной из космического всеединства; как он обнаружился на отщепившемся от нормальной социальной материи огрызке вселенского целого и можно ли как-то реинтегрироваться в субстанцию единой онтологии? Он запутан и потерян во времени, заблудился-расслоился в периодах жизни и зрелости своей личности, он растерялся-раздробился в разных своих возрастах и мерах развитости собственной психики, одновременно пытающихся — на своих психологических языках — подсказать ему хоть какое-то решение. Но он не знает и не умеет, как ему поступить, он больше не знает никакой правды, ему неведомо и недоступно никакое вообще, и тем более — единственно нужное, действие. Его парализует волевое бессилие. Он полностью психологически сбит и дезориентирован, а его ментальность утратила твердые очертания; его здравая чувственность скована, а рациональная основа безнадежно источена и размыта эмоциональными волнами в космическую пыль… Возможна ли хоть какая-то реакция его рассредоточенной на множестве времен личности? Если он примет какое-то решение, будет ли оно правильным или неправильным? Будет ли его поступок добрым или злым? Что такое вообще теперь добро и зло? Его действие будет спасительно хорошим или же, напротив, губительно плохим??? У него вообще больше нет никакого знания о плохом и хорошем… Его сознание лишено всех ориентиров, оно смысло-ценностно внекоординатно и беспомощно. Его представления — за горизонтом осознавания жестоко предъявленной чувственной действительности. Опыт его жизни улетучивается во всепоглощающем вакууме и обесценивается до отрицательных величин.
С обреченной орбиты своей никчемно-крохотной планеты он с грустью смотрит на далекую респектабельную Землю, от которой трагически удаляется с предательской, невозвратно-бешенной скоростью, и понимает, что с каждым оборотом на кругах ее небесного пути становится все более чужим тому миру, в котором номинально «прописан», и в котором ему надлежало бы быть своевременной личностью, адекватным гражданином своего времени… Ставший чуждым не потому, что оказался в уединении на далекой и ничтожной планете с ее аномальной психофизической атмосферой и бегущей по непредсказуемой экзистенциальной орбите, а напротив, потому именно и очутившийся на ней, что уже когда-то и в силу каких-то изначальных обстоятельств был собственной природой отчужден задолго до этого. Иначе и не объявился бы он на этой «своей» планете — «планете себя», обреченной на оторванность и бесплодность…
…Экзистенциальный ветер его же собственного сознания все дальше сносит его от обжитых онтологических трасс, ему все сложнее представить, что можно вновь причалить к берегу привычного бытия и войти в социальный «оборот» своей личности в узаконенном порядке общей жизни. Ему ни за что не приземлиться, только жестко пасть и вдребезги разбиться в неизвестности об твердь безучастной чуждости… Он догадывается, что однажды уже ни за что не сможет вернуться в привычный мир, на земной — зеленый и теплый — берег родной планеты, в тепло солнечного света, в комфортное социальное лоно, в уютный круг дружеского общения; он никогда не увидит счастливых улыбок и не услышит радостного смеха ближних… И никогда уже не обретется в социальном миропорядке, в зрелой личностной идентичности, на твердых и правильных основаниях своего цельного, психологически неделимого Эго. Он предчувствует, что ему суждено однажды навсегда стать суверенным пленником льдяного космического тела — обрывка темной психической материи социальной вселенной. Он панически срывается в бездну страха — того, какой только испытывает потерявшийся ребенок!..
…Ментальное пространство-время неумолимо уплотняется, тяжелеет и мрачнеет неосознаваемым; циклы психических переживаний безнадежно сжимаются, коллапсируя в нуль-точку, лишенную собственного смысла и личностного выражения…
За горизонтом возраста
В 60-летнем возрасте представить (вспомнить, а тем более ощутить — уж точно не вариант) себя 17-летним, оказывается, ещё сложнее, чем в 17 лет представить себя 60-летним! А дистанция — всего то, 40 лет и ещё 3 года. Т.е. вся жизнь.
Психофизический запрет на проникновение в запредельные пласты временно́го объема жизни и умный разрыв экзистенциального континуума личности?
Ментальная схизма личностного времени. Печальная симметрия как возмездие надменного времени за годы жизни…
Земное, слишком земное…
Его лицо было омыто щекочущим дождем, его улыбало теплым лучом свежеутреннего солнца, в его глазах блуждало видение непрожитого мига, а душа была исполнена ощущения предстоящего дня.
Интрига и радость неизменно нового кванта бытия...