Перейти к содержимому

Главная трудность и проблема воскрешения мертвых отцов-предков — не восстановление праха в состояние биологической активности, а воплощение души в прежнем личностном сознании.
Прах извлекается из гробов, из могил, из земли. Это материально-физическая субстанция посюстороннего мира.
Души высвобождаются из загробного мира, из царства теней — из подземных адских мук и, одновременно, из небесной райской праздности потустороннего мира... И это должна быть именно душа-оригинал, подлинник личности, а не копия, не дубликат! Это иноматериально-метафизическая сущность.

Если мир идеален — уже и совершенно, — зачем в нем я?
Если мир далек от совершенства, к чему и для чего в нем я — ветхий умом и телом, ограниченный в постигаемых смыслах, отстраненных от конкретного, но непременно голографически-вселенского грядущего идеала?
Что именно надлежит эмпирическому богозависимому существу исполнить своей жизнью; в чем его всеедино-универсальное предназначение? Вопрос безмерно строжеет в случае, если это ангельски-детское начало нового — невинного — мира, необъяснимо-трагически прерванного на стадии его чудесно-уникального становления?

Может ли преисполненная благости ткань вселенской онтологии быть соткана из ворсинок напряженно-экзистенциальных ощущений, а вечность — сочленена из бесконечного множества мгновений букашечных переживаний?..

Иногда возникает «соблазн унтерменша»: обратиться букашкой, не сознающей своих дней, беспечно решать букашечные вопросы невольно обретаемой букашечной жизни и смерти.
Это священное неведение и псевдобеспечность, в масштабировании примитивных ощущений на психическую архитектуру, равновелики счастью «добропорядочного обывателя»?
Противоречие в том, что такая осчастливленная жизнью букашка не может артикулировать саму мысль о счастье. Как, впрочем, и о самом своем существовании… Ибо она не способна на дерзкое «Азъ».

Личность, оставленная в звенящей глуши уединения, в радиационном вакууме стагнирующего Эго, в эмоционально резонирующей вселенной собственной ментальности; личность, брутально выброшенная в психо-инфернальную темноту одиночества с невыразимыми проблемами личного бытия в этом отчужденном, внешнем и враждебно-безучастном мире «правильных вопросов» и «подобающих ответов»… Без надежды на знаки доброго сочувствия, без права на мысль дружелюбного сопонимания и без ожидания эмоции психологического соучастия… Человек, фатально преданный обстоятельствами собственной жизни, своей капризной и своевольной судьбой и самой жизнью…

Как радость бытия связана с хмурым небом сумеречного осеннего утра? Или как в жёстком порыве стылого северного ветра отражается полнота ощущений жизни в её благостных проявлениях?
От ответов на эти «контрольные» вопросы и зависит реальная, субъективно раскрываемая каждый миг, полнота вечной жизни в её бренном «исполнении» и субъективно-эмпирическом восприятии — именно здесь, сейчас, в текущих обстоятельствах ее благословенного дления.