Перейти к содержимому

Вопрос о вечности космоса — это вопрос о вечности жизни. Ибо только последняя как немеркнущая энергия актуально длимого бытия есть возможность первой.
Научная мысль, оперируя аксиоматической абстракцией о вечности мира, концептуально размещает в этой физически данной вечности — в этом вечно сущем лоно — жизнь, соразмерив временной масштаб ее существования с космологической вечностью космоса, и теоретически усиливается придать этой жизни в таком овечненном — астрофизически абсолютизированном — космосе статус вечности.
В логической переполюсовке впечатанного в сознании представления об иерархии бытия возникает иное следование: вечность жизни как свойство живого вещества и создаёт вечность мира как его божественный атрибут.

Гермес Трисмегист: «Всё есть мысль».
Терминологически адаптируя это представление в контексте современных информационных технологий, можно корректно перефразировать: «Всё есть модель», ибо мысль всегда содержательна, она несет в себе некий образ осмысливаемого объекта, явления, процесса, т. е. она идеализирует его, превращая тем самым в некую модель отражаемой сущности.

Из реального социального взаимодействия, из межличностного общения остаётся только голос и/или изображение, и то не «живые», а синтезированные электронными устройствами. Это взаимообмен звуковыми и видео образами собеседников, технически организованными фреймами сигналов и кортежами пикселей!
На коммуникативном «проводе» — модель личности, но не сама она непосредственно и наяву. Так и происходит рассубъективация человеков и деобъективация реальности в целом! Не реальный — «настоящий» — мир, а образы мира. Человека замещает аватар, мир превращается в модель...
Новое смысловое измерение представления о панпсихизме вселенной — панпсихизме, возникающем в условиях реализации антропного принципа…

Большинство нормальных людей — эмпирических прагматиков — вовсе не задумываются о будущем в его жизненно стратегическом и планетарно-космическом измерении.
Но если нет представления о будущем, если не осознается его эволюционно-восходящая проекция, то отпадает необходимость и в прошлом, т. е. ментально атрофируется культурная потребность в осмыслении и переживании истории как части континуума социально-родового времени?!
В периоды существенно-нестационарной цивилизационной динамики социально-психологической доминантой, как правило, становится представление, что будущее непредсказуемо: оно видится как рискованная загоризонтная область исторической сингулярности. Но в мировоззрении, исключающем будущее как цель, как историческое делание, возрастающее до творчества эсхатологии, уже прошлое становится непредсказуемым, и тогда история минувшая — сингулярна. Наше прошлое становится заложником сегодняшней конъюнктуры. Такую «оперативную» историю — летопись с короткой памятью — можно переписывать и адаптировать под повестку текущего момента, вырванного из глобально-исторического контекста и последовательности эпох.
Но без будущего и прошлого настоящее тоже неминуемо вырождается в сиюминутный потребительский жор тела и мелкогедонистический ор души...
Социальное время утрачивает свой творческий потенциал и смысл, а личность превращается в мышку-полевку, в хомячка, усердно утилизирующего божью благодать...
Забвение истинного времени — целевого исторического времени — вызывает дезинтеграцию единой глобальной социоестественной хронологии, истлевание ее фрагментов и, в конечном счете, оборачивается цивилизационной зряшностью и темпоральной пустышкой: так обетованная Вечность бездумно распыляется в текущие мгновения и технологически расхищается злободневностью.

Иногда человек меняется быстрее, чем мнение о нем, и это рассогласование сущности и представления о ней создает для личности экзистенциальные завихрения.