Перейти к содержимому

Католицизм жестокосердно пугает адом, но охотно обещает (по определенному тарифу заслуг) рай.
Протестантизм профессионально утешается мирскими делами, оставляя небо на потом, но напоминая о посмертных рисках земной бизнес-пассивности.
Православие строго предупреждает безнравственность, блюдет возможное благочиние и… пребывает в вековом ожидании.
Христианство в целом слишком сосредоточенно на грехах, и легко осуждает на потусторонние мучения и наказания, но забывает о важности преображающей добродетели и спасительной значимости потенциала нравственного восхождения человека — даже и в его несовершенной природе, даже и в его заблудшей душе.
Это эмпирическое исповедание добра как неутомимой веры в сверхэмпирического человека.

В некоторых ситуациях мы точно знаем, какие слова нам нужны. Но их некому произнести.

Иногда истина уже открыта нам. Но некому указать на неё.

Услышать слова, которые уже известны — не важно. Но почему же не слышно этих известных слов тогда, когда они экзистенциально необходимы, и их важность безусловна, даже если это уже староизвестные слова?

Получить импульс развития, о содержании которого нетрудно догадаться — лишнее. Но почему же мотивация не подкрепляется этим лишним — последним и решающим — доводом тогда, когда им определяется траектория судьбы, и его значимость совершенно не зависит от его тривиальности?

Жесткая ирония судьбы, или «обычная история»: человек, с которым хочется и даже жизненно важно общаться, менее всего доступен для общения.

А иные и вовсе уж отошли. По крайней мере, психологически…