Перейти к содержимому

…Вернулся в прошлогоднюю точку осознания и психологического стояния бытия на берегу извечного и бесстрастного потока пространства-времени, в котором экзистенциально струится жизнь…
Сколько за год наворочено! Наверное, на полжизни могло бы хватить, — при умном-то ее проживании!..

Конкретное проявление жизни изначально и всегда бренно; отдельная жизнь обязательно и всегда конечна в своей природной логике, жизнь и миг бытия — это разные определения одного и того же феномена, это синонимично-параллельные понятия и тождественные явления.
Бытие же вечно, но это уже сверхжизненность, это непрерывный континуум жизней, каждая из которых самоценная и равноценна любому другому экзистенциальному вектору. Для биологического индивида такое возможно только при сверхбиологическом преобразовании жизни, традиционно длимой на хрупком клеточном субстрате, в надбиологическую форму жизненности, развертываемую на качественно ином субстрате, в бессубстанциальном виде (информационный тензор, компьютерная нейросеть?).
Если человек как представитель биологического вида ищет бессмертия, он должен распрощаться и отречься от своей чувственно переживаемой экзистенциальности, которая-то и составляет психоэмоциональную суть жизни. Психологический теин в экзистенциальном чаю...
Бессмертие и жизнь, в определенном смысле — явления противоположные. И да здравствовала бы именно жизнь как трагический опыт переживания состояния психобиологической, глубоко индивидуально окрашенной активности, если бы... по ту сторону бренного существования — за горизонтом его эмпирически мимолётного мига — нас ждала сверхэмпирическая — и сверхнравственная, сверхсознательная — бытность...

Испытывая аргументированное недоверие к жизни вообще как мировому феномену, создающему вселенский онтологический риск, он проявлял глубокий исследовательский интерес к жизни собственной — и именно в понимании ценности существования.
Экзистенциальная горечь как специфический психостимулятор бытия…

В некоторых ситуациях мы точно знаем, какие слова нам нужны. Но их некому произнести.

Иногда истина уже открыта нам. Но некому указать на неё.

Услышать слова, которые уже известны — не важно. Но почему же не слышно этих известных слов тогда, когда они экзистенциально необходимы, и их важность безусловна, даже если это уже староизвестные слова?

Получить импульс развития, о содержании которого нетрудно догадаться — лишнее. Но почему же мотивация не подкрепляется этим лишним — последним и решающим — доводом тогда, когда им определяется траектория судьбы, и его значимость совершенно не зависит от его тривиальности?

…Сущность времени исчезала и проявлялась… Она ехидно маячила — почти на самой кромке горизонта событий пребывающего Бытия. Можно было бы сказать, что она нарастала — непрерывно и агрессивно, если бы само время периодически и внезапно не истончалось и не изничтожалось в сингулярную точку-поток… Можно было пытаться пить это струящееся жизнью время, можно было усиливаться плыть в его экзистенциально обере́женных заводях, можно было бы, наверное, осмелиться заарканить и посадить на цепь фундаментальных космических взаимодействий или как-то застолбить этот миг (растянутый в бесконечный вектор) в континуальной структуре пространства-времени Сущего, но это всё равно не давало ощущения исхода — долгожданного, благостного как катарсис, окончательного как взрыв сверхновой звезды…

Оно безжалостно и, одновременно, благодатно пронизывало «малую», беззащитно-бренную сущность, насквозь выстуживало её телесную «хотелость» и пожухлым осенним листом уносило её в открытое мировое Бытие, в великую вселенскую пустошь…