Перейти к содержимому

На маршруте к потребительской звезде, он целестремительно пробирался через заснеженные поздними сумерками дворы. Неба уже не было, оно засугробилось ночными привидениями.
В заиндевелой пустоте — оставленные до следующего дня жизни детские площадки: игрушечный городок, качели-карусели и горки как маршруты образования и возрастания личности… На умятых снежных насыпях — отметины-печати и знаки торжествующей детскости…
Дети выполнили свой дневной ритуал развития в вечности.
Вечность застужено замерла на несколько часов в ожидании грядущей теплой волны жизни.
А жизнь мирски струилась в неосознанном ожидании будущего…

Для человека, инерционно погруженного в рутину бытия, эмпирически накатанная и удобная «колея» его повседневной жизни, на самом деле, становится неожиданной западней для его личности; открытая перспектива оборачивается коварно заволоченным глухим тупиком; устремленная ввысь, к личностному небу «стрела судьбы» оказывается хроно-топологически закольцованной в плоский круг чередой обыденных, «земноводных» событий, дел и долженствований; какое-либо движение ума, воли и чувства — мнимым, заключающемся в циклическом перебирании на месте ранее уже бывшего и неоднократно пережитого. При этом в заболоченном критическом самосознании реальный ступор в развитии личности психологически маскируется ощущением развития…

Конец света — на самом деле задуман как конец тьмы, в которую в ходе исторического времени постепенно-прогрессивно погружается человечество, гедонистически легализующее все лукавые чудеса технологий, т. е. вне-человека (или без-человека), вместо того, чтобы сосредоточиться на социально-гуманитарных «технологиях» восходящего развития самого человека как живого нравственно-физического организма и, особенно — внутри-человека (или во-человека), т. е. его внутренней сущности, которая есть его личная душа, до смертного момента телесно воспитываемая и духовно образовываемая (эвристически обучаемая) для активного соучастия в божественной литургии творения мира… Это обретение зрелой душой своей личности в ее уникально-самобытной значимости, которая в высшем мире становится ипостасью теосоциального многоединства. И напротив, можно сказать, что вызревшая личность обретается и воспаряется душой, которая как семя цветка в свою пору отрывается от родного лона, устремляясь в широкий мир и открываясь для жизнетворческих возможностей…
Конец света — это тот предел ненормальности социоестественной истории, онтологического порядка мира и немирности самого мира, который, по критериям божественной экологии сущего, уже дальше и дольше невыносим. Это темный и тяжелый геологический осадок пещерной человечности на поверхности богоданной планеты; это тяжелые, психологически вязкие и исторически инертные фракции — антропологический гудрон — той человечности, которая в своей лучшей природно-культурной сущности как светлый и легкий, уже сверхприродный дистиллят способна заслуженно испарять от земли к небу как чистый дух…
Таким образом, Страшный суд отделяет Бытие от небытия — то и другое в абсолютном содержании; этот Суд проводит непреходимую грань между истинным и ложным, между радостью и горем, раем и адом?

Грешники больше чем праведники нуждается в Боге. Это как проблемный ребенок в семье, который требует больше внимания, заботы и любви, тогда как «хороший» ребенок остаётся как бы сам по себе, самостоятельно развивается, обучается... Внимание семьи преимущественно фокусируется на сложном ребенке, без такого родительского сосредоточия тот может остановиться в развитии, склонится ко злу, совершению чего-то недостойного и плохого, к дурным мыслям и желаниям...
Праведник же во многом самостоятельно по своей благой природе и жизненным делам заслуживает и достигает света, тепла и общения с богом. Грешнику это не дано в силу слабости его природной сущности.
Евангельский пример: спасение заблудшей овцы, ради которой хороший пастырь оставляет на время без своего внимания и попечения доброе стадо.
В среде грешников должно быть «больше Бога», чем среди праведников.
Единственный шанс грешника на спасение — это любовь к нему Бога и ближних; без них, без их сострадательного соучастия он оставлен.
Вот в чем глубинная истина «диссимметричного» принципа «возлюби врага своего»: совершающий зло человек обнаруживает свою греховность, и значит объективную необходимость (а должно бы еще и субъективную потребность!) в спасении, которое возможно через любовь. И «первая помощь» — это основанное на достоверном свидетельстве произведенного зла диагностирование этого зла и его нейтрализация в самом грешнике любовью — любовью именно пострадавшего, источаемой с глубоким душевным сочувствием и обретенным эмпирически-умным знанием «кейса»!
Рай и нужен только для того, чтобы уравновесить мир, сбалансировать действие ада!?

Мы непрерывно меняемся: в лучшем случае учимся и развиваемся, меняя себя и мир именно к лучшему; в худшем — адаптируемся к тому, что есть или деградируем, склоняя наличный мир к худшему.
Это эмпирическое правило человековой жизни и динамики сущего.