Метка: друг

Η φιλία είναι μια ενιαία ψυχή σε δύο οργανισμούς
Amīcus est anĭmus unus in duōbus corporĭbus
Друг — это одна душа в двух телах
Аристотель

Он сидел на полу, поджав и обхватив руками колени, устало прислонившись спиной к пыльной стене полупустой комнаты. Его взгляд был сосредоточен, но спокоен, тусклый отсвет его глаз смешивался с полутьмой помещения, а сам он был едва различим в недрах затененной комнаты, отчасти заставленной остатками какой-то старой ломаной мебели. И потому вошедший в комнату не сразу обнаружил его, отрешенно сидящего в глубине кабинета, почти в самом углу. Однако, заметив, тот от неожиданности вздрогнул и с раздражением требовательно спросил:
— Ты еще! Что ты тут делаешь?
— Я жду тебя, — кротко и по существу ответил он и поправился: — ждал.
— Чего? — недружелюбно протянул тот, застигнутый врасплох спокойным тоном ответа. — Ждал, здесь? Меня? — особо возвысив голос на последнем слове в глубоком удивлении подозрительно переспросил тот, ибо хорошо знал, что все отношения между ними уже давно были взорваны и предусмотрительно еще раз тщательно заминированы на дальнюю-далекую перспективу. Настолько надежно, что общение даже в примитивной форме, даже в столь невероятных обстоятельствах представлялось совершенно невозможным. Всего минуту назад.
— Чего нужно, зачем? И вообще… — сурово призвал его к ответу тот.
— Чтобы быть вместе, — опять неестественно спокойно и уверенно, вполголоса ответил он.
— Быть вместе??? — опешил тот от потрясающей наивности ответа, граничащей с вызовом. — Ага… Особенно в этом месте. Странное место и странно, что я здесь оказался.
— Потому и здесь.
— Да ладно, все это совершенно случайно.
— Как знать...
— С чего ты вообще решил, что я зайду сюда? Как ты мог знать, что я окажусь здесь?
— Я и не знал. Но ведь ты же пришел!
— Это случайно, говорю же тебе! Я тут совершенно случайно! Сам не знаю, как… Я мог и не зайти в этот хлам… Стой, — прервал он сам себя, и с привычной для него неизменно жесткой насмешкой уличил — а как же ты мог ждать, если не знал, что я приду? А?..
— Я просто ждал — не по часам и без гарантий.
— Но ты же мог ни за что не дождаться меня, и мне бы тогда не пришлось во все это…
— Да, именно так это и было всегда… Прежде, до сих пор. Но сегодня это случилось. Я дождался.
— Что значит «всегда»? Что ты имеешь в виду? Когда это ты ждал меня? Где и когда? Давно ты вообще здесь? — тот входил в штопор сильнейшего раздражения.
— Тебя. Всегда. Но в другое время и в разных местах, — почти беззвучно, как призрак ответил он, стараясь своим голосом не злить собеседника.
— Ну-у-у… — тот недоверчиво всмотрелся в полупризрачный силуэт на полу, но от абсурдности услышанного не нашелся, что возразить. Насмешливая ироничная улыбка, всегда блуждавшая на его лице, приобрела монументальную застылость.
— Ты и раньше ждал меня? — после паузы, вновь оживляясь, все же переспросил тот. Его недоверие, дойдя, казалось бы, уже до высшего предела, все еще продолжало стремительно нарастать. — Вот так вот, как сейчас? Как это может быть… Ерунда полная… И вообще, не очень-то и хочется ввязываться в какие-то объяснения с тобой.

Опять установилась оглушительная пауза. Очевидно, решался вопрос: уйти восвояси без лишней риторики, или все же попытаться прояснить обстоятельства странной и совершенно ненужной встречи. Любопытство и несуразность всей ситуации все же пересилили, и тот снова вернулся к выяснению важных для него обстоятельств.
— Хм-м. А зачем? Для чего ты ждал-то меня… А, да, чтобы…
— Именно, — договорил он за него тихим, почти переходящим в шепот, но твердым голосом. — Чтобы быть вместе. Вечно!
— Что за… Не понимаю… И что, все-таки, значит — быть вместе, и притом вечно? — вдруг спасительно сформулировался вполне логичный в такой путанице вопрос.
Он немного помедлил и твердо огласил формулу «решения».
— Я буду тобой. — И, видя полнейшее недоумение на лице своего «дознавателя», пояснил, надеясь «расшифровать» свою мысль: — Я хочу быть тобой до самого последнего атома тебя. Я отрекаюсь в себе и обретаюсь в тебе.
— Как?! — тот словно захлебнулся эмоциями и на время лишился дара речи.
— Я хочу быть тобой, пожалуйста, позволь мне это! — как-то испуганно-судорожно заторопился он, стараясь «подкрепить» свои слова. — Я уже…
— Хватит уже! — грубо прервал его тот. — Ты меня дуришь? Чего тебе нужно от меня?
— Я хочу проникнуть тебя — насквозь и без малейшего остатка — и овладеть тобой. И тогда… твоя власть надо мною будет абсолютной… Я стану твоим восторгом, радостью, избытком чувств, полновластным торжеством каждого мгновения жизни… Это акт полного и безвозвратного доверия. Это самообретение в пепле жертвенности.
— Всего-то!? — сарказм был единственно доступной в его состоянии полнейшего изумления реакцией на услышанное.

Какое-то время тот перемалывал «проект», явно пытаясь связать «концы с концами».
— А что будет со мной, и зачем это все мне, да и тебе? Но… я о другом: почему, собственно, я? — наконец прозвучала серия новых вопросов. — И почему в злополучной связке именно с тобой? И уж точно было бы лучше, если бы я наткнулся тут на кого-то другого, но никак не на тебя, ты же и сам это знаешь. Никаких перспектив...
— Я не могу всего объяснить. Но все что я знаю, точнее, достоверно чувствую — это то, что я именно должен, по отношению к тебе, в том числе. Во всяком случае, как я это понимаю, и ты не можешь с этим спорить.

Они молчали — каждый о своем.
— Разве ты не сожалеешь, что все пошло по-аварийному? — вновь обратился он к тому. — Так много было обещано и так мало оказалось исполнено!
— Ну и пусть! — агрессивно-упрямо отрезал тот, но поколебавшись, почему-то решился на большее, с застарелой досадой добавив: — ты ведь так нужен был мне…
Он согласно кивнул — И ты мне. И сейчас. Тоже.
— Кто-то должен, наконец, простить нас за это, — спустя минуту, размышляя вслух, проговорил он. — Я давно раскаялся, и не вижу для себя в этом унижения, но для тебя такая мысль почему-то представляется невозможной. Прошу, поверь — мне и в меня, и оставь прошлое в прошлом, как однажды пригвоздил себя в нем и я. Если смог я, то тем более это удастся тебе, — на его напряженном лице отразилось страдание и, одновременно, бессилие, ибо таким невероятным случаем добытая как редкий шанс реальность момента… снова предательски ускользала из под его воли.

Тот терпеливо молчал, добросовестно вслушиваясь в слова и действительно пытаясь вычленить смысл, очертания которого пока не укладывались ни в одну логическую схему.
— Может стоит попробовать, — он умоляюще заглянул ему в глаза, — посмотреть на это поверх нагромождения ошибок и эгоизма?
— Не очень-то и надо, — презрительно хмыкнув, отреагировал тот, переминаясь с ноги на ногу. — Мне не нужны новые прищепки для психики. Никакой цены это уже не имеет. Все уже.
— Не все, — возразил он. — Я не могу позволить тебе исчезнуть бесследно из моего мира, угаси́ть в нем звезду, обещанную путеводной, — начал он новую попытку убедить не понятно в чем своего угрюмого собеседника.
— Так, уже и звезды тут… — попытался ввернуть скептическое замечание тот, но он оставил реплику без ответа и продолжал.
— И не могу позволить себе пожертвовать вечностью, по неосторожности, по глупости незрелого существа обратив ее в один ошибочный миг, в мгновенную точку безнадежного прокола под названием «вот и все»… Я бессилен выразить свое соучастие в тебе, но я уже и есть твое предчувствие и твое стерегущее сожаление о прошлом, и сейчас говорю уже голосом твоей интуиции! Пожалуйста, доверься хоть ей! — на эмоциональном вираже в последней надежде обратился он. — Какие еще доказательства ты можешь от меня требовать, какого еще саморазоблачения ты можешь ждать?

Вновь воцарилась тишина, в которой почти слышимо в неподвижном воздухе и остановившемся времени обыденно вилась потревоженная пыль.

…Что-то неуловимо, кардинально и вмиг изменилось. Реальность незримо облеклась непостижимой, но воспринимаемой метафизикой, и вместе с тем абсурдность ситуации развеялась, словно досадный и нарочный дым. Достигнув какого-то пика, все как будто просело, обмякло, соразмерилось... Поляризация и накал эмоций, напряжение психики, диссимметричность стихийно петляющего диалога — все как-то вдруг спало, поблекло, утихомирилось. И даже воздух стал не таким: его почти реально ощущаемая нервозность исчезла.
Тот вдруг словно отпустил себя, эмоционально обмяк, его нервное напряжение ушло и он неожиданно даже, наверное, для самого себя доверчиво опустился на пол, на колени прямо напротив него, лицом к лицу, почти вплотную, словно пытаясь в полусумраке разглядеть-разгадать неожиданно возникшую загадку. И их прозрачные взгляды надолго встретились, безнадежно сплелись, словно запутавшись друг в друге, будучи не в силах и не в воле распутаться в полном безмолвии пропыленных сумерек помещения.
— Не знаю, что происходит, но оно происходит… Я совсем не понимаю, что есть, но понимаю, что что-то все-таки есть… Но это же… — неуверенно и удивляясь своим словам проговорил тот, и накрыл своей ладонью его руку, обнявшую колено.
— Нет, это другое, — уверенно пресек его мысль он, и осторожно-несмело прижался щекой к тыльной стороне его ладони, по-кошачьи инстинктивно и доверчиво потерся об нее и затем взял его руку в свою.

Они беспомощно, целую вечность барахтались в бездне взглядов друг друга, строго и бескомпромиссно пытаясь удостовериться в настоящести этого невероятного момента и прожигая психические кротовины в своих издерганных сходственных душах. И мир, казалось, наконец, обрел долгожданный смысл, покой и столь запоздалую и оттого необходимую в их положении ясность отношений.
— Как это возможно? — тихо, словно сам себя, спросил тот, не вынимая своей руки из его прохладной ладони.
— Я стану витальным током твоего тела, напряжением твой жизни. Ты будешь чувствовать мною: каждое твое ощущение станет выражением моей самоотдачи тебе, я буду нервом и субстратом твоей личности. Я стану атомами и проводниками твой воли и верной службой твоих чувств. — Словно в подтверждение этих слов он, все погружая свой взгляд в его взгляд, медленно и задумчиво провел его ладонью по своему подбородку и губам, а кончиками своих пальцев едва ощутимо коснулся его лица. И тот добросовестно пытался уловить какие-то новые гармоники своего ощущения. — Мы будем одна сущность, единая жизнь, наши чувства обнимутся, наши души необратимо и навек взаимопроникнутся и наши психики обретутся в невыразимом единстве. Нам предназначена новая жизнь.
— А после? — в каком-то изнеможении отчаяния задал тот свой провокационно-запредельный вопрос.
— А после мне не нужно будет ждать тебя в отчаянной надежде на ничтожный случай в пыльной кладовке! — так же с вызовом, явно приободрившись, ответил он. — Я уже — уже сейчас и в этом вот предстоящем виде — невольная часть тебя, даже если ты об этом не подозреваешь и к этому не стремишься, и, может даже, отвергаешь. Теперь я хочу того же и даже больше, можно сказать, в абсолютном виде, но собственной волей — твоей и моей. Мы уже одна, однажды взорвавшаяся и непостижимо расширяющаяся, вселенная, и она не моя, она наша. Так все свершилось и никто нам не объяснит, по каким законам.
— Похоже, это какая-то новая форма мистики… В которую… да, мне почему-то хочется верить! — без привычного саркастического форсажа открылся тот. — Ты знаешь, я… не против… быть вместе, — наконец, не без усилия над собой признал тот, медленно, словно на ощупь, и тихим голосом выражая свое недвусмысленное отношение ко всему, что произошло с ним и с ними в последние полчаса. — И даже, пожалуй, соглашусь на вечность, если такое действительно было бы возможно. В конце концов, мы все равно всегда ввинчены в какую-то бо́льшую реальность…
— Это снова твоя ирония? Или… — подозрительно спросил он, пытаясь разгадать смысловой маневр своего визави.
Тот мотнул головой и повторил за ним: — Или, — и тут же почувствовал как его рука была стиснута сильнейшим пожатием.

Они молча смотрели друг в друга, словно давая в завладевшей миром тишине немного остыть своим чувствам после выжигающего психологического спурта и остерегаясь нарушить незримый прилив новых ощущений.
— Хм… Ладно, я все же теперь пойду, — нерешительно, даже нехотя высвобождая свою руку из его ладони, произнес тот задумчиво, словно убеждая себя в чем-то. — А как же ты, что с тобой?! — спохватившись, неожиданно для обоих воскликнул тот. И это спонтанное эмоциональное извержение, выдавшее неподдельность интереса, достоверно засвидетельствовало: мир перевернулся — он тихо и неузнаваемо преобразился.
— Я буду ждать тебя,— едва слышным звуком, но уверенно выдохнул он ответ.
— Опять? Где и когда? — воскликнул тот, то ли с отчаянием, то ли с какой-то ему самому непонятной надеждой.
— Везде и всегда, непрерывно. У меня нет точных координат во времени и пространстве, в нем не обозначены перекрестки — наша вселенная надпространственна и вневременна, в ней наши взаимные слова и мысли, небесные протоколы наших отношений сверхисторичны и не знают прошлого. Но пусть это тебя не тревожит. Я все равно уже — уже в этот самый миг! — ликующая часть тебя, я уже  — уже сейчас! — счастливый момент твоего психического тонуса, даже если ты сам это пока не воспринимаешь. Ни от тебя, ни от меня это уже не зависит, и наверное, никогда не зависело, и потому мне было суждено дождаться тебя. Просто позволь мне быть тобой и я исполню нашу сущность бесконечной радостью иного чувствования, иной взаимности… Все, что тебе нужно сейчас — довериться мне: как себе, и тогда я стану тобой. И мы станем едины: будем вместе и навеки… Вот что все это значит! Это же так понятно и так просто!

Тот задумчиво кивнул и с непонятным облегчением произнес: — До встречи… — но запнулся на слове и… выскочил из метафизического угара кабинета, который не был обозначен ни на одном плане бумажного здания. В их вселенной…