Перейти к содержимому

Мир прекрасен, волшебен и совершенен — уже сейчас и здесь. Насквозь и навсегда... Бескомпромиссно и бесповоротно. Без изъятий и отказов.
Очень хочется быть таким же совершенным и свободным. Ощущать себя «просто» незаменимым сопричастием феноменологии чуда — её самобытным выражением и сознающей пружиной.
Мир вдохновенно дышит жизнью, жизнь благодатно источает психику, психика божественно одухотворяет мир. Всё откровенно и целеустремлённо стремится к возможной и даже запредельной гармонии. Она — у меня в ладонях, она — в моём взгляде, она — в моём дыхании. Это как изменённое состояние психики, открывающее лучшие формы, виды и способы восприятия реальности. В состоянии изменённого сознания я...
…Я отважной стрелой пронзаю просиненную до ультрамарина бескрайность небесного свода, гедонистически купаюсь во взъерошенных облаках (они мои безответные, но безотказные товарищи по сопредельности), охлаждая в их добродушно-охватных лохмотьях своё разгорячённое Эго, фамильярно обнимаюсь с птицами (они часто испуганно шарахаются от меня), дерзновенно оторвавшимися от земной тверди. Иногда безрассудно пугаю экипаж и дисциплинированных пассажиров рейсовых авиалайнеров, беззастенчиво присаживаясь на выстуженное крыло передохнуть — эмоционально, ибо физических пределов нет.
Я бесстрашно серфю на самых вспененных гребнях волн бурливо изменчивого Времени. Я гляжу в глаза мерцающим сквозь солнечный свет божьего дня звёздам (но ведь каждому дано?!).
Иногда, в непостижимо запредельной высоте нескончаемо-синего неба я встречаю чайку по имени Джонатан Ливингстон. Он намного искусней меня, ему нынче даже солнечная радиация не страшна, но мой дух анархизма и авантюризм делает нас соратниками. Пройдя долгий путь изнурительных тренировок, он решился осваивать околоземные орбиты, пробовать серфить в ближнем космосе. Я, не имея его опыта, тоже делаю это, причём, по какой-то изначальной возможности, и выхожу в откровенно открытый космос, хотя, скорее всего, без должного изящества, присущего ему.
Он меня ничему не учил, но я многому у него научился. Теперь я умею смотреть «за горизонт». Чтобы заглянуть за горизонт — тот, который виден сейчас — нужно «всего-то» уметь возвыситься, подняться над текущим моментом жизни — изумиться, т. е. выйти из «нормализованного» состояния ума.
Мы отважно тестируем переменчивый потенциал этого мира, высекая искры нового опыта бесшабашности и... детскости. В эти бесценные минуты я абсолютно свободен. Это счастье и восторг иметь такого компаньона как Джонатан, я очень благодарен ему за его дерзость, которая доказывает, что мир может быть иным, он в действительности всегда иной, поскольку мерцает инореальностями различной природы.
Возможно, я — собрат Джонатана, звёздная чайка. Я в непостижимый миг облетаю орбиту Земли и пронзаю всю Солнечную систему, смело выходя за пределы вселенского пространства-времени и искривляя причинно-следственные контуры. Я бессмертная сущность, я творчески длимая вечность, я — само Время! Я — пифагорейская музыка Сфер, наполняющая и гармонизирующая окрестный звёздный мир. Я становлюсь психическим гамма-излучением самого Космоса. Я и есть многоликий Универсум, я — восторженная и торжествующая ипостась Сущего. Которое Есть!

На излёте морозного июньского вечера, когда в безмятежно-ясном небе по-летнему бесстыже заблистали заиндевелые звезды чужих, скорее всего, уже давно и до космического тла выгоревших миров,.. было принято принципиальное — принципиально ошибочное! — решение синячить дальше, бесстрашно погружаясь в глубины изменённого сознания…
С этой целью был запущен мобильный ударный пивопроходческий снаряд «Слава», способный пробурить алкогольную «кротовину» в любой, самой невероятной констелляции нетрезвых обстоятельств мира сего.
После
 успешного запуска этого стратегического ресурса, о глубоко засекреченных тактико-технических характеристиках которого непозволительно распространяться никому, нигде и никогда, его больше никто же, нигде же и никогда же достоверно уже не наблюдал. Правда, поговаривали, что в созвездии «Old Irish Pab» на падшем небосводе как-то прочертилось нечто напоминающее по своей энергетике. И ещё утверждали, что в области пивной туманности «Billa» однажды тоже, якобы, запечатлели некий феномен… Но нельзя же всерьёз опираться на эти сомнительные свидетельства озлобленных абстинентов!

Пребываю в актуальном недоумении, неутомимо длимом злоугодливой эмпирикой моего забурьяненного бытия — картина мира эсхатологически, до полного и необратимого изменения моего измененного сознания, не соответствует (ну что поделаешь!!!) требованиям безошибочно предугадываемого должного…

Из-ума-исторгающий трагизм банальности… Священная пошлость бытия… Наверное, уже не спастись…

Надо бы срочно менять экзистенциальную орбиту… Но уж, наверное, поздно…

В иных чудесных чертогах, небось, и небо звездастее, и земля червивее, и человеки антропнее.

Уж вот уже, скоро печальное торжество искомой вечности…

Но пока ещё — сроки обманываться… и упиваться благоявленной бренностью! Особенно — солнечно-данной.

Вчера…. Вчера был дождь… Он не шёл, он — Был. Он неспешно медитировал своей неизбывностью. И он был моим настроением, моим ощущением необратимого вселенского опрокидывания в несуетливо стерегущее нас Ничто. И он был почти всю жизнь, он был почти Жизнь. И я её жил. Благодарно и послушно, безсуетно и безотложно — изумлённо. И не было алчности и сокрушения о безвестно канувшем бытии!

Во мне звучала Вечность, но она не согревала исстылую душу… Израненная Абсолютом бренная сущность аморфно изливалась в банальные пси-формы изменённого сознания — нервные окончания уже вот-вот почти ощущали неотмирную обитель, заполненную невообразимым Покоем и ничем несмущаемым Знанием, согретую… запахом настоявшихся щей, предчувствием Безусловного грядущего и… молочно-невинным теплом бесстыжего женского тела, вызывающе-безхитростного в своей нарочито-простодушной наготе. Наготе вечной правды этого мира. Хотелось тесноты тел и обжигающего жара нетерпения…

…Томление захачивания всё отчётливее приобретало запах жареного стейка… Готовка пищи для сомы — совсем не то же, что поиски смысла для неупокоенной мысли…

Плита невозможно шипела истёкшим жиром чужой безвременно истаявшей плоти и косоглазо подмигивала подслеповатой лампой индикации, но тщетные плоды её уже безвозвратно скатились на обочину внимания…

<Далее выпущено внутреннею цензурою>