Перейти к содержимому

Если у меня есть Ангел-Хранитель, то он, скорее всего, мальчишка лет 12-13-ти, рассеянный, аутично-нетутошний, как и я нередко «бывавывал»…
С плохо отмытым лицом; с неотфокусированным взглядом, отсвечивающим и неискушенной чистотой невинности, и, одновременно, мудростью утомленного знания; с несинхронизированной рефлексией.
С глазами, бесконечно глубинеющими нездешностью, но врасплох озадаченными созерцанием сюжетов явленной действительности и потому исполненными немого вопрошания.
С приоткрытым ртом в растерянной, несозрелой, однажды забытой и уже полуистёртой улыбке, заблудившейся на неуверенно прикушенных губах, провокационно набухших каким-то непреодолимо-простейшим, извечно безответным вопросом.
С отстранённо-озадаченным видом — невероятным со-явлением любопытствующей наивности детства, сомнения искусного творца и ехидства умудрённого опыта — феноменов, благодатно застрявших между мирами должного и сущего.
Ну и, конечно же, с солнечно-вырыжинными, ни разу не причёсанными волосами. И еще — его лицо тоже в щедрых огненно-рыжих брызгах солнца.
Вот, наверное, это он и есть. Или же тот, чей призрак-явление однажды случайно распознало моё за-сознание в быстро-мимонабегающей волне бытия.
Его изначально непорочно-белые крылья, озарённые жизнерадостно-розовым золотом солнца, теперь уже трагически опалены пеплом моих легкомысленно утраченных надежд и напрасных иллюзий.
Он никогда не носит рубашки, и его живот насквозь исцарапан и чумаз от постоянных — затяжных и упорных — битв за меня: да, ему приходится пачкаться об твердь бытия земного. И это — самая надёжная твердь моего пребывания в этом — я точно знаю, уже вычислил — совершенном-совершённом (Господи, уже? А я?) мире! Желание (а и способность-то?!) сказать за это «спасибо» — уже самое преизбыточное и дерзкое исполнение самых невероятных обетований!
Да! И он, конечно же, в невозможно рыжих (а как ещё можно оптимизировать эту продырявленную пивными пробками усерённую экзистенцию?) шортах, криво-набекрень нацепленных на его бёдрах с неразношенными и почти что святыми ногами — босыми и ржавыми от налипшего, беспечно-рыжего же, песка моих несбыточных ожиданий.
А что он умеет и чем занимается? Хм… Он же — Ангел! Это знание нам недоступно…
Ибо это твердь бытия уже небесного

Граждане, пребывая в текущем эоне бытия, сохраняйте невинность!

Одно, самое главное и истинно последнее, выше которого уже ничего нет, желание: исправить все ошибки своей жизни, искупить все вольные и невольные поступки-действия, слова-суждения, мысли-желания! А на все, что уже не поддается такому исправлению, — получить прощение и отпущение грехов. И в итоге — вернуться к изначально-детской непорочности, безгрешности и чистоты; заслуженно обрести «индульгенцию»! J Пожизненную. Сквозную. На всю жизнь, от рождения и до гробовой доски. Так, чтобы очиститься до первоначального состояния невинности.
Представить почти невозможно: головокружительное ощущение полной невинности! Это, по сути, удел божественного существа, души ангельской чистоты.

В какой мере субъект способен сохранять невинность в частном, пребывая в системном, общем пороке?

Целостного эмпирического человека в его текущей качественности полюбить невозможно. Точнее, это возможно в тех случаях, когда он предстает, совлёкшись суетной озабоченности сего дня, и являет собой истинное гуманистическое качество, отстранённое от материальных, экономических, политических, психических и иных стремлений и вожделений, т. е. в расслаблено животном виде — не хищном, а спокойно пасущемся, без проявлений алчности, жадности, соображений престижности, моды, стремления ухватить «еще чуть-чуть»…
И второй случай — дети, существа пусть ещё не смышлёные, но зато ангелоподобные: непорочно-чистые, безгрешные, невинные…