Унижая конкретного человека — не важно, по какому признаку и поводу, — унижают, прежде всего, исходную сущность человека, собственно, саму человечность, которая не зависит ни от этнической, ни от религиозной идентичности, ни от природно-физических данных; ибо они от Бога.
Метка: повод
Ближнее негодяйство
Злокозненные явления негодяя-ближнего в пространстве-времени жизни личности не могут служить для нее поводом осиротить собой (и даже самим этим ближним-негодяем) пространство-время мирового бытия...
Только активное переживание (и изживание) и посильное претворение реальности!
Долговая психо-яма
Досадное недоразумение и печальная загадка: как радость соприсутствия в неописуемом бытии и волшебстве ощущений жизни превращается в непролазную обязанность — должность — всем, по любой совершенно неожиданной оказии, по спонтанно и непрерывно возникающим, постоянно и бесцеремонно, как мухи — назойливые и всепроникающие — жужжащим в сознании роем поводам, генезис и объективная неизбежность которых совершенно не ясна, логически из жизни никак не выводима. Не ясны и последствия исполнения/неисполнения своего со стороны вмененного долга. Не ясно даже то, почему именно и кому именно что-то должен… Но ведь должен же! И это мучительный эмпирический факт!
Психический аппарат Универсума
Все мои самые яркие, самые пронзительные «надпространственные» и «вневременные» ощущения, независимо от их спонтанного повода и конкретного содержания, по сути, всегда сходились в одном поглощающем чувстве — великого, сквозного мирового всеединства, в непосредственном духовном ощущении сакрального Единого…
Вечно детское в отехниченной душе
Историческая обстановка и социальные поводы изменились, но эффект остался прежним — «вечно бабье в русской душе» (Н. Бердяев) по-прежнему стихийно-властно. Но теперь к завороженности, замешанной на чувстве, вызываемым военной мощью, добавилось священное благоговение перед мощью технической. Милитаризированное «вечно бабье в русской душе» культурно дополнилось и технократически переоформилось в инфантильное «ощущение безвольности, покорности и ненасытного желания» (В. Розанов), властно обрело цивилизационную ширь «вечно детского в отехниченной душе» — детского, понимаемого как восприятие мира недорослем.
Мир как забава, индивид как игрок, реальность как пиксельная проекция на ум несовершеннолетней души, культура как клавиатура, чудо как арифметический бонус…