World Cultural Interaction / Всемирное Культурное Взаимодействие
Если я раздавил букашку и ощущаю, что от этого замысел Божий о мире и человеке (и букашке) исказился, то… для меня это так и есть, неукоснительно и безусловно! Ибо нарушен «большой» мир «в малом сем», — и мой мир катастрофически зашатался и стал рушиться в Вечности…
И это уже не отменить, не исправить, не переделать!!! Вечность педантично приходует, протоколирует и старательно наследует даже все случайное, ошибочное, закрывая недостойным врата для радости безгрешного бытия вне времени?
Мы непрерывно наследуем крохотные мгновения вечности, невольно участвуя в творчестве континуальности ее временного выражения; «большое бытие» определяется и безнадежно замусоривается случайными проявлениями текущей экзистенции, бессильной вместить — охватить и отразить — временной ряд вселенских процессов и явлений… Небо замутняется пылью земного.
Но вечность развивается и длит бытие не только «вперед», в будущее. Она слагается и распространяется и «назад», в прошлое.
В моей бесконечной памяти навсегда прописаны крохи бытия… Моя нервная ткань актуально пульсирует ощущением запредельного времени — на горизонте Вечного…
Из континуума невозможно выбросить даже самой ничтожной иррациональной точки…
Человек — существо «наркотического» склада, страждущее, зависимое от своих желаний и потребностей, и в ещё большей мере — от вечного стремления добиться большего, превзойти в своих страстях однажды достигнутый уровень, оптимизировать полученное благо.
Получив желаемое, чувственно воощутив вожделенное, в следующий миг своего хотения он мечтает уже о большем: ещё больше, еще ярче, ещё сильнее. И так во всем. Но это, в конце концов, приводит к противоположному эффекту: нарушив пределы допустимого (выйдя из чувственного «окна Овертона»), расторгнув границы естественно-возможного и психологически комфортного, он вместо ощущения радости испытывает грусть и печаль, вместо удовольствия и наслаждения — страдание, вместо пользы — вред.
И вот, вместо развития — деградация, вместо удовлетворения — полное разочарование, вместо необычного нового — зияющая пустота…
Это пружина прогресса?
Это вопрос о золотой середине.
…Сочувствую дождю, скорбящему в опозоренных зимой голых ветвях покинутых деревьев; распознаю тревогу и грусть неприкаянного ветра, мятежно-беспокойного, заблудившегося в прямоугольных карманах урбанистического пространства беспамятного мегаполиса; соучаствую букашке, уверенно несущей бремя своего призрачного бытия; сопереживаю природе, тоскующей в неосознаваемой вечности и ликующей в ее осколочных мгновениях неугасимой жизнью…
Эти впечатления коррелируют (увы, с отрицательным знаком) с благостным ощущением всеединства, которым пропитаны строки Баратынского:
С природой одною он жизнью дышал,
Ручья разумел лепетанье,
И говор древесных листов понимал,
И чувствовал трав прозябанье;
Была ему звездная книга ясна,
И с ним говорила морская волна.
Интересно ощущение вещи, пришедшей в сознание, что она — вещь. Вещь, которая никак не управляет ни внешними обстоятельствами своей материальной экзистенции, ни даже проявлениями своей сущности. Ей изначально как бы и не предназначена какая-либо самость вообще, разве что только осознание себя вещью. Вещь, которая никак не способна распоряжаться собой, даже и ощущениями своей объективной окаменелости в чуждом ей мире. Ей не дано что-то изменить в своей фатальной вмонтированности в реальный и в меру субъектствующий мир…