Перейти к содержимому

В российской архитектуре власти законопослушного гражданина настораживает не столько то, что его систематически лукавит государство, сколько то, что он сам, по недоразумению (а чаще, все же, — по некомпетентности самого же гос. аппарата) может ему — государству — случайно что-то недодать или неосторожно что-то изъять в свою пользу.
Возможность обрести полагающуюся по закону гражданскую «благодать» всегда сопряжена с подозрением в нелояльности и может обернуться судом, полицией, следствием, прокуратурой… И тогда возникает психологический эффект правового пересознания, или гражданского сверхсознания, отравляющего не только отдельный испуганный ум добросовестного индивида, но и общий ментальный комплекс социальной правды.

Конец света и Страшный суд свершится тогда, когда исполнится полнота времен («установи же Бог урок жития человеческаго…») — когда земля почернеет от греха, т. е. когда свет «сойдет» во мрак и из живущих на земле не найдется ни одного праведника, которого Небо могло бы вознести светозарно-белым ангелом, заместив им отпавшего от Бога огненно-черного аггела…

Конец света — на самом деле задуман как конец тьмы, в которую в ходе исторического времени постепенно-прогрессивно погружается человечество, гедонистически легализующее все лукавые чудеса технологий, т. е. вне-человека (или без-человека), вместо того, чтобы сосредоточиться на социально-гуманитарных «технологиях» восходящего развития самого человека как живого нравственно-физического организма и, особенно — внутри-человека (или во-человека), т. е. его внутренней сущности, которая есть его личная душа, до смертного момента телесно воспитываемая и духовно образовываемая (эвристически обучаемая) для активного соучастия в божественной литургии творения мира… Это обретение зрелой душой своей личности в ее уникально-самобытной значимости, которая в высшем мире становится ипостасью теосоциального многоединства. И напротив, можно сказать, что вызревшая личность обретается и воспаряется душой, которая как семя цветка в свою пору отрывается от родного лона, устремляясь в широкий мир и открываясь для жизнетворческих возможностей…
Конец света — это тот предел ненормальности социоестественной истории, онтологического порядка мира и немирности самого мира, который, по критериям божественной экологии сущего, уже дальше и дольше невыносим. Это темный и тяжелый геологический осадок пещерной человечности на поверхности богоданной планеты; это тяжелые, психологически вязкие и исторически инертные фракции — антропологический гудрон — той человечности, которая в своей лучшей природно-культурной сущности как светлый и легкий, уже сверхприродный дистиллят способна заслуженно испарять от земли к небу как чистый дух…
Таким образом, Страшный суд отделяет Бытие от небытия — то и другое в абсолютном содержании; этот Суд проводит непреходимую грань между истинным и ложным, между радостью и горем, раем и адом?

Человек во время земного существования подобен гусенице.
После смерти, в период от частного суда до Страшного Суда он существует в ожидании своей участи в межреальном состоянии, аналогичном куколке.
После окончательного решения душа получает статус активной творческой энергии — это как космическая бабочка, изжившая этап бренной гусеницы и прошедшая преображающий метаморфозис куколки.

Принимает ли, засчитывает ли Бог молитву живого грешника за ушедшего в мир иной праведника? Нужна ли вообще какая-либо молитва за того, чья светлая душа уже заведомо определена Частным судом в небесную обитель? И каков нравственно-духовный статус самого́ грешного просителя в такой молитвенной ситуации?
Каковы земные и небесные контуры молитвенной энергии?