Перейти к содержимому

Три великих проклятия эмпирического человека, безжалостно утягивающие его в воронку небытия:
~ закон больших чисел, неумолимо действующий в абстрактно-социологической реальности, статистически беспощадно подвергающий общество слепой «децимации»;
~ биологическая инерция жизни в ее изнашивающем личность конкретно-психологическом проявлении, бесцельно влачащая индивида в экзистенциальном потоке по ухабам судьбы;
~ и как адская сень — смерть, законодательно определяющая ветхого человека… Так природная сила оборачивается человеческим бессилием, естественный закон — нравственным беззаконием, произвол неразумной стихии — безволием разумного начала.

Пока символика непонятна, она представляется бессмысленной; когда становится понятной — может оказаться банальной и даже глупой в выражаемом ею содержании.
Но... Пока знаки не расшифрованы, они представляют томительную загадку, многообещание удивительного смысла закодированного откровения. А после, возможно, — всего лишь поистрепавшуюся прозу жизни или вовсе внесмысложизненную абстракцию...
Это борьба с энтропией «с нулевым результатом»: она не всегда оказывается актуально полезной…

В чудесном детстве мы так пронизаны стихийным чувством совести, что наши неопытные, случайно-невольные грехи с избытком возмещаем нашей небесно-изначальной, от рождения благостно вверенной нам Богом непорочностью.
В отчаянной молодости мы так безрассудны, что наши искренние благомысленные намерения и добродетельные поступки безмятежно легкомысленно и гедонистически щедро разбавляем греховными проявлениями нашей натуры.
В зрелом возрасте мы настолько опытны, что уже отчетливо различаем, что есть грех и в чем заключается добронравность, устанавливая компромиссный, эмпирически оптимальный баланс этих антиномически противоборствующих начал.
В преклонном возрасте мы столь измождены жизнью, что само существование оборачивается и благой немощью греха, и горьким бессилием благого деяния. Но и сама немощь для эволюционно автономного существа есть (и именно так, неизбежно, будет осознана!) природный грех, который затмевает всякую мыслимую добродетель.

Когда он позволял себе вальяжно устроиться на лоне природы с бокалом пива, его мучили угрызения совести, что именно сейчас самое время поработать над задуманной статьей.
Когда же он решительно усаживал себя за письменный стол, чтобы заняться статьей, его пронизывало ощущение, что время идет напрасно, ибо настоящая жизнь невозмутимо проходит рядом, и встроиться в ее быстрый гедонистический поток можно только с непременной кружкой вспененного пива!
Результирующий эффект сомнений был отрицательным как для пива, так и для статьи…

Возможно, истинное величие замысла Божия о мире выражается не в его высшем (дань эволюционному самомнению) творении — человеке, а... в самой мелкой и незаметной букашке, которая деловито и как бы с некоторым осмысливаемым ощущением этого большого мира, с внеразумным предзнанием космологического смысла своего существования, с какой-то минимальной, но все же про-мыслью о его устройстве, свершает великий подвиг жизни, высказывая собой и функционально исполняя целесообразность этого мира!