Человек — существо «наркотического» склада, страждущее, зависимое от своих желаний и потребностей, и в ещё большей мере — от вечного стремления добиться большего, превзойти в своих страстях однажды достигнутый уровень, оптимизировать полученное благо.
Получив желаемое, чувственно воощутив вожделенное, в следующий миг своего хотения он мечтает уже о большем: ещё больше, еще ярче, ещё сильнее. И так во всем. Но это, в конце концов, приводит к противоположному эффекту: нарушив пределы допустимого (выйдя из чувственного «окна Овертона»), расторгнув границы естественно-возможного и психологически комфортного, он вместо ощущения радости испытывает грусть и печаль, вместо удовольствия и наслаждения — страдание, вместо пользы — вред.
И вот, вместо развития — деградация, вместо удовлетворения — полное разочарование, вместо необычного нового — зияющая пустота…
Это пружина прогресса?
Это вопрос о золотой середине.
Метка: пределы
Вот я какой!
Мир прекрасен, волшебен и совершенен — уже сейчас и здесь. Насквозь и навсегда... Бескомпромиссно и бесповоротно. Без изъятий и отказов.
Очень хочется быть таким же совершенным и свободным. Ощущать себя «просто» незаменимым сопричастием феноменологии чуда — её самобытным выражением и сознающей пружиной.
Мир вдохновенно дышит жизнью, жизнь благодатно источает психику, психика божественно одухотворяет мир. Всё откровенно и целеустремлённо стремится к возможной и даже запредельной гармонии. Она — у меня в ладонях, она — в моём взгляде, она — в моём дыхании. Это как изменённое состояние психики, открывающее лучшие формы, виды и способы восприятия реальности. В состоянии изменённого сознания я...
…Я отважной стрелой пронзаю просиненную до ультрамарина бескрайность небесного свода, гедонистически купаюсь во взъерошенных облаках (они мои безответные, но безотказные товарищи по сопредельности), охлаждая в их добродушно-охватных лохмотьях своё разгорячённое Эго, фамильярно обнимаюсь с птицами (они часто испуганно шарахаются от меня), дерзновенно оторвавшимися от земной тверди. Иногда безрассудно пугаю экипаж и дисциплинированных пассажиров рейсовых авиалайнеров, беззастенчиво присаживаясь на выстуженное крыло передохнуть — эмоционально, ибо физических пределов нет.
Я бесстрашно серфю на самых вспененных гребнях волн бурливо изменчивого Времени. Я гляжу в глаза мерцающим сквозь солнечный свет божьего дня звёздам (но ведь каждому дано?!).
Иногда, в непостижимо запредельной высоте нескончаемо-синего неба я встречаю чайку по имени Джонатан Ливингстон. Он намного искусней меня, ему нынче даже солнечная радиация не страшна, но мой дух анархизма и авантюризм делает нас соратниками. Пройдя долгий путь изнурительных тренировок, он решился осваивать околоземные орбиты, пробовать серфить в ближнем космосе. Я, не имея его опыта, тоже делаю это, причём, по какой-то изначальной возможности, и выхожу в откровенно открытый космос, хотя, скорее всего, без должного изящества, присущего ему.
Он меня ничему не учил, но я многому у него научился. Теперь я умею смотреть «за горизонт». Чтобы заглянуть за горизонт — тот, который виден сейчас — нужно «всего-то» уметь возвыситься, подняться над текущим моментом жизни — изумиться, т. е. выйти из «нормализованного» состояния ума.
Мы отважно тестируем переменчивый потенциал этого мира, высекая искры нового опыта бесшабашности и... детскости. В эти бесценные минуты я абсолютно свободен. Это счастье и восторг иметь такого компаньона как Джонатан, я очень благодарен ему за его дерзость, которая доказывает, что мир может быть иным, он в действительности всегда иной, поскольку мерцает инореальностями различной природы.
Возможно, я — собрат Джонатана, звёздная чайка. Я в непостижимый миг облетаю орбиту Земли и пронзаю всю Солнечную систему, смело выходя за пределы вселенского пространства-времени и искривляя причинно-следственные контуры. Я бессмертная сущность, я творчески длимая вечность, я — само Время! Я — пифагорейская музыка Сфер, наполняющая и гармонизирующая окрестный звёздный мир. Я становлюсь психическим гамма-излучением самого Космоса. Я и есть многоликий Универсум, я — восторженная и торжествующая ипостась Сущего. Которое Есть!
Бесконечная геометрия конечного
Мир велик, по определению; вселенная необозрима.
На самом деле предполагаемый Универсум ещё больше, чем допускает современная естественнонаучная модель мира; намного больше — на сотни и тысячи тысяч порядков величины. При этом эффект бесконечности обусловлен структурной геометрией пространства-времени Универсума, а не линейной экспансией «космического тела» вселенной, ибо ничто не бесконечно, и так называемая бесконечная вселенная имеет свои законные пределы.
Бесконечность Сущего реализуется за счет каскадного вложения одного псевдобесконечного мира в другой псевдобесконечный мир, более высокого порядка общности, — сложности и объема. Это многоуровневая геометрия бесконечности.
Пунктом новой аксиоматики понимания Сущего должен стать постулат: вселенная не бесконечна. И это требует пересмотра космологических теорий в синтетической взаимодополнительности представлений Парменида и Гераклита.
Антропологическая авторизация Космоса
Антропный принцип: «космос таков, потому что в нем присутствует наблюдатель (т. е. возможен человек)». Этот принцип можно логически усилить, добавив к его формулировке: «и другим космос быть не может»!
Иными словами, не просто космос в совокупности его фундаментальных свойств, характеристик и констант «постарался» для человека, сделав возможным его существование в силу почти невероятной, «счастливой» (и ответственной для человека) суперпозиции всех потенций. А значительно строже и категоричнее того: именно психофизические, биологические характеристики человека «сформулировали», императивно задали фундаментальные свойства космоса, сделали возможном его наличие — не просто в том именно нынешнем физическом облике и пространственно-временной определенности, а обусловили саму принципиальную его «возможность к бытию», космологическую возможность проявиться как материально-стяженный образ Сущего, ибо другой, альтернативный, неантропный вид невозможен. И это не случайное произведение сил всего космоса, не удивительное стечение обстоятельств и условий, а телеологический акт, преднамеренное действие, целевой параметр самой вселенной.
Не космос антропен, а антроп космичен — в том взаимном смысле и в той коэволюционной направленности причинно-следственной связи, что именно человек задаёт, порождает космос, он космологический и космогонический центр, источник и фокус мира. Он точка исхода Большого Взрыва, в свернутом информационном виде уже содержащего все «антропные» характеристики и константы жизни предназначенного к развертыванию Мультиверсума, его воспроявления в новом эоне бытия Сущего.
Иной вид, другие свойства и характеристики антропности породили бы (и генерируют?) другой космос!
Эта мысль может показаться совершенно тривиальной. Действительно, тот космос, который доступен для «наблюдения» и восприятия микробу, совсем иной, чем антропоразмерный космос. А мироздание кошки отличается от того Универсума, который порождает и отражает рыба или птица. Но предельный антропный принцип утверждает не разнообразие и отличие в восприятии космоса для разных наблюдателей, — космоса, остающегося единым и объективно неизменным для всех его вольных или невольных обитателей. Предельный антропный принцип, по-видимому, однозначно постулирует различие самих объективных космосов, порождаемых различными его контрагентами и для них.
И вот эта космогоническая рыба беспечно плавает в вечных вселенских волнах бытия различного диапазона, оставаясь вне зон восприятий иных агентов Сущего, творящих иные миры и космосы, простирающиеся за пределами антропного локуса Мультиверса...
Было-Бытие
День нам предъявленный, ускользающий в прошлое. Уже вот минующий нас… уже минувший. День жизни… Нет, день судьбы… Нет, день бытия…
Он не угасал в безвозвратный пепел времени, он царственно покидал текущий эон бытия — торжественно и в пышных одеяниях красок, звуков, невообразимой симфонии надежд сего дня, ещё не остывших от полуденного зноя желаний…
Это было вызревшее за день и набравшее силу крещендо божественного начала, как будто что-то ещё может быть более обязательным для восхищения и преклонения.
…Боже, как уже далеко я удалился от его тревог, которые вот только что меня разрывали на части неудовлетворенности всем и вся…
Вечер возвращал полноту и остроту приутомлённого восприятия.
Было его небо, была его вечность и сопутствующие ей непреложные, неотменимые вопросы — и к безответной Вечности НадСущего, и к бренной сущности текущего фрагмента его воплощения.
Было-Бытие… Большое и неохватное, целокупное… в малом и образном, лично-частном… Абсолютное сквозило в заскорузлом восприятии эмпирической насекомости.
Звезды светили прямо сквозь наличную актуальность пребывания здесь-и-сейчас, и их запоздалый свет погружался в какие-то разверзнутые глуби́ны души, вдруг и непроизвольно открывшей свои сокровенно чувственные (слава Всевышнему за сакральность тайны Сущего) чертоги и очутившейся беззащитной перед порывом вселенского смысла — невообразимого, немыслимого, головокружительного, изумляющего сущий порядок…
Невозможно рационально транслировать этот метафизический поток… «ПреВечно абсолютное в бренной душе»… Господи, позволь ей преодолеть оковы бренности и изойти в пределы нового неба!